себя, ошеломлённый ещё всем случившимся, остановился, собираясь с мыслями, чтоб ответить.
— Что привело тебя сюда? — повторил вопрос и сидевший по левую сторону председательствующего.
Князь ничего не сказал и глядел только на Урвича, но без сердца, без злобы, кротко и внимательно, как бы ободряя его своим взглядом.
Подействовал ли этот взгляд, но Урвич почувствовал как бы некоторое успокоенье.
Всё-таки с ним разговаривали, и присутствие здесь князя, благосклонно смотревшего на него, давало некоторую надежду, что, несмотря на определённость прочтённого Урвичем приговора на стене, не всё ещё было потеряно…
Он не знал, однако, как ответить ему на вопрос, что привело его сюда, и молчал.
— Я вам скажу подробно, как попал этот человек в заветное хранилище Сокровища Родины, — заговорил, поднимая голову, председательствующий.
И как только он заговорил и Урвич услыхал его голос и увидел его лицо, он узнал его.
В белом тюрбане на главном месте за столом, первенствуя здесь, сидел не кто иной, как сингалезец Кутра, слуга француза Дьедонне, приведший к нему Урвича…
Кутра произносил русские слова хотя не без некоторого затруднения, но правильно, совсем не так, как он, очевидно, нарочно коверкал имя Урвича, найдя его посреди тёмной улицы в Сингапуре.
— Француз Гастон Дьедонне, — начал Кутра, не торопясь, как бы припоминая выражения и обдумывая их, — француз Гастон Дьедонне, — повторил он, — встретил этого молодого человека на русском пароходе, сев в Адене. Дьедонне, как известно вам, — французский инженер, который строил здесь, на этом острове, подземное хранилище сокровища по нашему плану, когда целость сокровища стала небезопасна в Индии и когда пришлось перевезти его в более надёжное место, чтобы скрыть от преданных англичанам браминов…
Пока говорил Кутра, Урвич старался сообразить, как этот слуга француза, которого он оставил в Сингапуре, мог попасть сюда…
Сначала ему показалось это невероятным, но потом он вспомнил, что яхта «Марианна» с её из ряда вон быстрым ходом могла не один, а целых два перехода сделать от Сингапура сюда, пока сам Урвич тащился на шхуне, радуясь, когда она при исключительно благоприятном ветре идёт по тринадцати узлов в час.
В то время, как болтался он на своей скорлупке, «Марианна» имела возможность легко пройти в пять раз большее число миль…
Кутра, очевидно, был на борту её, когда попал туда Урвич, но он не видал его, потому что на яхте было достаточно помещений, где мог скрыться сингалезец.
Услыхав, что Дьедонне не был хозяином сокровища, а только инженером, строившим хранилище для него, Урвич с отвращением и брезгливостью вспомнил о клятве, данной ему французом, когда он заставил того поклясться, что, согласившись унести мешок из подземелья, он никому не сделает ущерба.
Дьедонне дал лживую клятву, потому что распоряжаться сокровищем не имел никакого права. Он хотел украсть и, солживив клятву, обманом втянул Урвича в своё воровское предприятие.
«Я не виноват, — подумал Урвич, — я так и скажу им!.. Но кому же принадлежало это несметное сокровище?»
— Когда Дьедонне, — продолжал Кутра, — исполнил свою работу здесь, он был отвезён на яхте «Марианна» в Коломбо, причём яхта шла всё время открытым морем, не заходила ни в один порт и много раз меняла свой курс, чтобы француз не мог знать даже, в какой стороне находится Остров Трёх Могил. Он устроил эти могилы, подземные ходы под ними, устроил все механизмы; волей-неволей ему, как устроителю, были известны все тайны здесь, и только тем, что он оставался в полном неведении, где находится самый остров, мы обезопасили себя от его возможной нескромности. Он был привезён на остров так же, как и увезён отсюда, то есть по открытому морю, где все стороны одинаковы и только капитан, прокладывающий курс, знает, куда идёт. К тому же с француза было взято торжественное обещание, что он будет держать в строгой тайне всё, что ему известно. Он согласился подвергнуться смерти, если кому-нибудь расскажет о своих работах на острове или сам каким-нибудь путём задумает отыскать остров и вернуться на него. Остров Трёх Могил не помечен на официальных картах (потому мы и избрали его) и было мало вероятия, что Дьедонне найдёт его. Однако у нас положено было следить за ним. Донесения, которые стали получаться, показывали, что характер Дьедонне, после того как он растратил большую часть полученной с нас за работу суммы, сильно изменился. Прежде весёлый, общительный француз стал нелюдим, угрюм, задумчив — словом, сделался таким, каков бывает человек, упорно занятый какой-нибудь одной мыслью, которая не покидает его и которою ум его занят постоянно. В его руках была часть слишком важной тайны для нас, чтоб оставлять его нам без внимания. Тогда я сам взялся наблюдать за Дьедонне и нанялся к нему в слуги. Действительно, он сильно изменился. Я заставал его часто погружённым в расчёты, и по записям, которые он делал при этом, и по цифрам ясно было, что рассчитывает он, сколько может обойтись экспедиция на небольшой шхуне… По его выкладкам, ему недоставало около тысячи фунтов стерлингов. По крайней мере, эта цифра часто фигурировала в его записях с вопросительным знаком. О цели обдумываемой им экспедиции нетрудно было догадаться, потому что он заказал по сохранившемуся у него чертежу второй ключ от могилы с золотой надписью. Он был настолько неосторожен, что послал меня за этим ключом к мастеру. Впрочем, он никак не мог предполагать, что под видом бедного сингалезца, слуги его, скрываюсь я. Он слышал обо мне, но никогда не виделся со мною. Конечно, он не знал, что я владею французским, русским, итальянским и немецким языками, и это мне облегчало мои наблюдения за ним. С ним я говорил только по-английски, да и то на жаргоне, установившемся в Коломбо. Являлось подозрительным кроме резкой перемены в его характере и то ещё, что он остался на востоке, не уехал назад в Европу, что должен был сделать по уговору с нами. Заказ же ключа выдал его планы. Он жил в Сингапуре, но часто ездил — преимущественно на русских пароходах — в Коломбо, Аден и Порт-Саид, устраивая какие-то денежные комбинации, чтобы получить нужную ему тысячу фунтов.
Комбинации, однако, не удавались. Следя за ним ежеминутно, я, наконец, сделал важное открытие о грозившей нам страшной опасности. Широта и долгота Острова Трёх Могил была известна Дьедонне. Она оказалась записанной у него в старой книжке, которая была с ним во время работ на острове. Тут же рядом были цифры вычисления, какие нужны, чтоб узнать по полуденной высоте солнца точное обозначение места. В числе
